Воскресенский собор в г. Шуя

В древней Владимиро-Суздальской земле, недалеко от города Иваново-Вознесенск, нынешнего Иванова, расположен старинный город Шуя. Отчего получил он свое на теперешний слух диковинное имя, об этом много было разных толков и предположений у досужих ученых мужей прошлого. Один из них считал даже, что на сарматском языке слово «шуя» означает столицу или Престольный Град, что Шуя якобы являлась одним из самых древних городов на территории Руси и была столицей Белой России. Как ни лестно было бы такое легендарное предание для города, однако, скорее всего, имя свое он заимствовал от живописного и высокого левого берега реки Тезы, на котором в прежние времена был построен. Левый по старославянски звучит как «шуий», отчего и городок стал прозываться Шуя.

Как и многие другие русские города, немало видел он на своем веку скорбей и разорений. Огонь пожаров и войн безвозвратно уничтожал вместе с городами и селами и сами сведения об их существовании, и потому первое письменное упоминание о Шуе относится уже к 1539 году. В этом году она была разорена татарами во время набега казанского хана Сафа-Гирея. Хотя теперь от этого года первого летописного упоминания принято вести отсчет возраста города, ясно, что в действительности Шуя много старше и настоящий год ее рождения следует искать где-нибудь в XV, а то и в XIV столетии.

Прошел всего лишь десяток лет после упомянутого набега казанцев, и Шуя, как видно успевшая уже оправиться после недавнего разорения, собирает один из передовых полков для похода на Казань Грозного самодержца Иоанна. В это царствование город вообще отмечен каким-то особенным монаршим вниманием. Так, когда Иван Васильевич задумал учредить опричнину, то в числе девятнадцати городов была выбрана и Шуя, в то время, казалось бы, неприметная и небольшая. Тем не менее, она вошла в число опричных земель вместе с такими значительными в то время городами, как, например, Вологда и Новгород. А в духовной грамоте Ивана Васильевича, составленной в 1572 году, говорится: «... а сына своего Федора благословляю крест золотой с мощми Ивановской Грязнова. Даю ему город Суздаль, Шую, Кострому...» - и далее перечисляется ряд прочих городов, замыкаемый Ярославлем.

Вошла в историю Шуя и благодаря близости к представителям еще одной царской династии, хотя и весьма недолго обладавшей престолом, которой она даже составила памятное имя. В 1606 году, после убийства Лжедмитрия I, на царство был возведен боярин Василий Иванович Шуйский, потомок в пятом колене первого князя Шуйского - Василия Юрьевича, внука Суздальского князя Василия Кирдяпы (ум. 1403). В том же году новый самодержец пожаловал своему родовому городу уставную грамоту, написанную на имя всех шуян. Благодарные жители города и в напастях Смутного времени хранили верность русскому государю, хоть и поплатились за это разорением. В 1608 году жители Шуи отказались присягнуть на верность Тушинскому вору, оказав сопротивление полякам и изменникам силами собранного под начальством боярина Феодора Ивановича Шереметева ополчения, «и билися с ними на смерть».

Но и после того немногим уцелевшим жителям не раз еще приходилось слышать топот вражьих коней и видеть на своей земле лихих наездников, алчных до их и без того разграбленного скромного стяжания. Едва ли не каждый год этих смутных лет Шуя подвергалась опустошительным набегам враждебных литовцев, казаков, черкесов и русских «воров», особенно бедственный из коих в 1619 году превратил Шую в развалины и пепелище.

Не меньше врагов губило имущество и жизни горожан несчастье, бывшее бичом деревянных городков русского средневековья. Прошло лишь десять лет с последнего разорения, и в 1629 году пожар уничтожил тридцать два двора из бывших в то время в городе ста пятидесяти четырех. В 1640 году случился пожар еще более сильный, во время которого сгорело восемьдесят два двора, и еще сорок два было разломано при тушении пожара. Сгорели церкви Воздвижения и Борисоглебская с книгами и образами, приказной, губной и гостиный дворы с товарами, кабак, таможня, тюрьма и богадельня. Как писали шуяне в своей челобитной царю: «... и от того, Государь, пожару мы разорились до конца и разбрелись кормитца по миру».

Впрочем, «до конца» город все же не разорился, но после каждого очередного татарского или литовского разбойного нападения вновь отстраивал из пепла свои улочки и дворы, наполняя их торговцами и ремесленниками, служилым да тягловым народом. Вновь заводился здесь тороватый купец, налаживал дело, считал барыши, и лучше против прежнего становился городок с каждым годом, до нового разорения, пожара или другой какой напасти.

Как и всякий русский город прежних времен, главным украшением своим почитала Шуя благолепные храмы и монастыри. И вот один за другим поднимали свои главы Крестовоздвиженский, Покровский, Спасский и Ильинский храмы, Троицкий и Всехсвятский монастыри. Но самым дорогим для жителей Шуи был и, наверное, остается старинный Воскресенский собор, история которого непосредственно связана с явлением чудотворного Шуйско-Смоленского образа Пресвятой Богородицы.
Шуйско-Смоленский образ Пресвятой Богородицы

В июле 1654 года Московское государство постигло великое бедствие, продолжавшееся в разных его областях до февраля 1655 года. Это была губительная эпидемия чумы, в то время называвшаяся «моровым поветрием». Размеры заражения быстро приобрели ужасающий характер, захватывая все новые области и города. «Как серп пожинает колосья, так точно моровая язва вырывала в то время людей из среды живых. Страшное и ужасное было то время, полное слез, печали и воздыхания», - повествует составленное в XVII веке «Сказание о чудесах от чудотворного образа Шуйско-Смоленской Божией Матери», вполне точно передавая впечатление, произведенное болезнью на современников. Эпидемии такой силы не было на народной памяти уже более восьмидесяти лет, и народ оказался ввергнут в сильнейшее недоумение и уныние, не зная, какими средствами защитить себя от такой напасти.

Вот как описывал эпидемию моровой язвы очевидец событий архидиакон Павел Алеппский: «То было нечто ужасающее, ибо являлось не просто моровою язвой, но внезапною смертью. Стоит, бывало, человек - и вдруг моментально падает мертвым; или едет верхом или в повозке - и валится навзничь бездыханным, тотчас вздувается как пузырь, чернеет и принимает неприятный вид. Лошади бродили по полям без хозяев, а люди мертвые лежали в повозках, и некому было их хоронить.<...> Когда она проникала в какой-либо дом, то очищала его совершенно, так что никого в нем не оставалось. Собаки и свиньи бродили по домам, так как некому было их выгнать и запереть двери. Город, прежде кипевший народом, теперь обезлюдел. Деревни тоже, несомненно, опустели, равно вымерли и монахи в монастырях. Животные, домашний скот, свиньи, куры и прочие, лишившись хозяев, бродили, брошенные без призора, и большею частью погибли от голода и жажды, за неимением, кто бы смотрел за ними. То было положение, достойное слез и рыданий». Всего первой волной чумной эпидемии было поражено более тридцати пяти городов и охвачена территория почти в 30 000 квадратных километров, причем погибло более половины всего населения центральной части Московского государства.

При наступлении эпидемии, как и всегда в случаях подобных бедствий, русские люди обратились к помощи Божественной. Подлинно, этот народ истинно христианский и чрезвычайно набожен, ибо как только кто-нибудь, мужчина или женщина, заболеет, то посвящает себя Богу: приглашает священников, исповедуется, приобщается и принимает монашество, что делали не только старцы, но и юноши и молодые женщины: все же свое богатство и имущество отказывает на монастыри, церкви и бедных», - отмечает в своих записках архидиакон Павел Алеппский. Повсюду жители накладывали на себя строгий пост, постясь по три дня и по неделе, совершали водосвятные молебны и крестные ходы с чтимыми иконами и мощами.

Подобным образом и в Шуе, которую также не миновала опасность, при появлении губительного недуга «шуйские граждане, видя свою неминуемую кончину, объяты были великим страхом, ужасом, унынием и печалию и в ожидании смерти проливали горькие слезы», - как повествует об этом упомянутое «Сказание». Не находя иных средств избавиться от опасности и веря, что бедствия попускаются Богом не случайно, а в наказание за греховную жизнь, граждане города обратились к покаянию и молитвам.

И снова повествует нам «Сказание»: «...архимандрит Троицкой обители, находившейся близ города и называвшейся Шуйской пустыней, все городские иереи и диаконы с множеством народа собирались в соборную церковь, совершали здесь молебное пение и со слезами умоляли Всемогущего Человеколюбца, в Троице славимого Бога и Пречистую Его Матерь, Пресвятую Богородицу, и Святых Ангелов и Архангелов, и Предтечу Господня Иоанна, и всех Святых, чтобы Всемилостивый Человеколюбец Бог явил людям милосердие Свое и отвратил праведный гнев Свой от создания Своего, от православных христиан. Иногда поднимались святые кресты и иконы от всех церквей и совершались крестные ходы кругом города, с теми же слезными мольбами ко Господу Богу и святым Его. И каждый иерей отдельно, в своей церкви, с детьми своими духовными совершал молебное пение, прося милости Божией, избавления от ужасной болезни. Все обращались тогда к Милосердому Господу, бодрствовали, молились, постились духовно и телесно, каялись в грехах своих и давали различные обеты Человеколюбивому Богу, Пресвятой Богородице, Ангелам и Архангелам и всем святым угодникам Божиим. Одни обещались строить новые святые храмы, другие - обновлять ветхие церкви. Одни давали обещание вновь писать и украшать окладами святые иконы в церквах Божиих, другие - снабжать церкви Божии книгами, ризами, колоколами и всякой церковной утварью. Одни делали приношения от имений своих церковному причту и монастырям, другие раздавали щедрую милостыню нищим, чтобы тем умилостивить Всемилостивого Владыку, Господа Бога своего, обратить праведный гнев Его на милость и избавиться от смертной язвы».

В это бедственное время одному из прихожан Воскресенской церкви пришла мысль о написании новой иконы Пресвятой Богородицы, списка со Смоленского образа. В ближайший же праздничный день, когда в церкви было великое множество народа, мысль эта была высказана вслух и встречена общим и радостным согласием. По общем рассуждении решено было поручить написание иконы местному шуйскому иконописцу Герасиму Тихонову Иконникову, которого все знали как «доброго иконописца и гораздого мастера».

В том, что прихожане Воскресенской церкви обратились к написанию такой «обетной» иконы Божией Матери как средству своего спасения от жестокости губительной эпидемии, нет ничего нового и необычного. Вера в возможность получить избавление от несчастья через обращение к чтимому образу Богоматери была присуща русским людям с первых лет принятия ими христианства. О глубоком благоговении русских к иконам говорит неоднократно поминаемый нами Павел Алеппский, у которого даже сложилось мнение, что русские не молятся иначе, как только перед иконами, устремив на них свой взор и совершая поклоны. Почитание иконы, поклонение и прикладывание к ней являлись для русского человека весьма важными актами религиозной жизни, требовавшими глубочайшего благоговения, можно сказать - были событием. Архидиакон Павел упоминает о таком обычае русских: по причине их особого благочестия у них не принято часто прикладываться к иконам. Более того, он говорит, что делать это принято было раз в году в Неделю Православия, причем предварительно вымывшись и надев чистое платье.

Примеры получения благодатной помощи от чудотворных икон были всем хорошо известны и у всех на слуху. Но почему был выбран именно Смоленский образ Богородицы? Помимо давнего и широкого почитания данного образа, причина этого, думается, состояла и в том, что во время описываемых событий продолжалась осада русскими войсками Смоленска, отторгнутого от Русского государства в Смутное время Польшей. Повсеместно возносились ежедневные моления о даровании победы русскому оружию и возвращении древнего русского города под державу Православной Руси, что и случилось 13 сентября. Вероятно, именно эта весть способствовала стремлению граждан Шуи написать именно Смоленский образ Богоматери - знак Ее расположения к их страждущему Отечеству.

Итак, остановив свой выбор на иконописце Герасиме Тихонове Иконникове, прихожане Воскресенской церкви просили написать Смоленскую икону «со всяким благоговением и поспешностию». Иконописец с радостью взялся за предложенный труд, молясь Пресвятой Владычице об успешном его совершении. Икона писалась неделю, в продолжение которой иереи со всеми прихожанами совершали ежедневные богослужения, пели молебны, «бодрствовали, постились и молились». Видя, как день ото дня увеличивается смертность, все готовились к смерти, принося покаяние перед своими духовными отцами и причащаясь Святых Христовых Тайн.

Во время работы иконописца над образом случилось первое чудесное событие. На следующий день после того, как он нанес на доску «прорись», то есть еще не «раскрытое» в цвете графическое начертание иконы, он обнаружил, что образ по необъяснимым причинам изменился, заметно отличаясь теперь от подлинника Смоленской иконы: Правая ножка Богомладенца оказалась согнута в колене и поднята выше спокойно протянутой левой. Левая ручка Спасителя обхватила ладонью пяту, а на согнутую в колене правую ногу Христа опирается локоть Его правой руки, поднявшей до уровня глаз свиток.

Подозревая себя в совершении ошибки, иконописец исправил изображение, но и на третий день обнаружил в нем то же изменение, что и в начале. Более Герасим не решился уже исправлять свою работу, видя в совершающихся изменениях не случайность, но чудесное действие особенного Промысла Божия. О случившемся он сообщил священству и гражданам, которые восприняли это известие с благоговением и страхом Божиим, увидев здесь знамение надежды на избавление от напасти.

По истечении недели, когда икона была написана, весь причет церковный, облачившись в ризы, со свечами и кадилами, в сопровождении народа пришел к дому иконописца, принял новонаписанный образ и крестным ходом отнес его в Воскресенскую церковь. Когда икона была поставлена на предназначенное для нее место, вся церковь озарилась необычайно ярким светом, исходившим от иконы. Видя это и ощущая в душе своей действие Божественной благодати, все бывшие здесь исполнились великой духовной радости и ликования. Перед новой иконой иереями сразу же было отслужено молебное пение, во время которого народ горячо молился, прославляя милость Божию и заступничество Пресвятой Богородицы. «После этого, - повествует далее «Сказание», - народ стал приносить сребреники, кто сколько мог, на украшение новонаписанной святой иконы, возложивши всю свою надежду на Бога и на Пречистую Его Матерь».

Тем не менее, за этим первым чудом не последовало, как ожидалось, немедленного прекращения губительного поветрия. Напротив, болезнь принялась свирепствовать с еще большей силой, так что «был страх великий, ужас и печаль». С еще более усердным молением народ обратился к Богу и Богоматери, приходя в храм к каждой Божественной службе целыми семьями, и вскоре получил просимое. Смертность прекратилась, все лежавшие к тому времени на одре болезни получили внезапное исцеление, на которое не могли и надеяться, так как прежде болезнь была неизлечима. «Иконописцу же, - замечает «Сказание», - написавшему святую икону, Матерь Божия даровала великую милость: Она взяла его к Себе в небесные обители, с родителями его и братьями, в числе пяти человек. Все они, после исповеди и причащения Святых Тайн, постриглись в монахи, приняли схиму и потом отошли в вечность».

Эпидемия прекратилась вначале в приходе Воскресенской церкви, а затем и во всем городе. Потери от нее составили почти половину городского населения: из тысячи ста семидесяти, живших тогда в Шуе, умерло пятьсот шестьдесят человек, причем из двухсот одиннадцати посадских дворов девяносто вымерло полностью. В память о моровой язве рядом со Спасской церковью на городской площади была в 1655 году построена часовня с хранившимся в ней памятным крестом.

Через одиннадцать лет после этих событий, в понедельник Светлой седмицы 1666 года, произошло новое чудо от Шуйской иконы: исцеление одержимого отрока Иакова. В промежуток времени от 16 апреля 1666 года до 7 октября 1667 года от иконы совершилось восемьдесят пять чудесных исцелений, всего же их к 1800 году было записано сто девять. Из них большинство составляют случаи исцелений от полной или частичной слепоты и болезней глаз, а также от различных душевных и умственных расстройств. Были также случаи исцелений от болезней ног и рук, расслабленности, различных заболеваний внутренних органов, болезней головы, глухоты и зубной боли.

В 1666 году за подписью шуйских священников и от имени городских жителей, царю Алексею Михайловичу было отправлено донесение, повествующее о совершающихся от новоявленной иконы чудесах. Следствием сего в 1667 году была грамота Святейшего Патриарха Иоасафа, согласно указу царя Алексея Михайловича и решению Освященного Собора повелевавшая архиепископу Суздальскому и Торусскому Стефану с несколькими священниками ехать в Шую для свидетельствования истинности происходящих там от Смоленской иконы чудес. Почтенные клирики прибыли в Шую накануне 28 июля, перед днем празднования Смоленской иконе, и отслужили Всенощное бдение, а в сам праздник торжественно совершили Божественную Литургию и молебен. После сего они взяли письменные свидетельства у соборных священников Алексея и Григория и их прихожан, подтверждающие истинность совершившихся исцелений. При этом для совершенного удостоверения призывались и свидетели из числа близких исцелившихся, их соседей и «окольных тутошных людей», сообщавших относительно исцелившихся, «какими скорбьми были они одержимы, и сколько годов и времен скорбели, и от образа ли Пречистыя Богородицы они исцеление получили, и отныне теми прежними скорбьми не скорбеют ли, или по прежнему скорбят». Все свидетельства были записаны в особые книги, заверены собственноручными подписями и препровождены в Москву вместе с донесением архиепископа Стефана Патриарху о выполнении возложенного на него поручения. Эти события и послужили поводом к церковному прославлению образа, получившего именование Смоленского-Шуйского, празднование которого, помимо общего празднования в честь Смоленской иконы, было установлено на 2 ноября, в память об избавлении города Шуи от моровой язвы. Тогда же и Воскресенская церковь из приходской была сделана соборной.
История Воскресенского собора

Вскоре после переименования в соборную, вместо прежней деревянной церкви с помощью городских жителей был воздвигнут пятиглавый каменный Воскресенский собор. Однако история храма, как и история города, продолжала изобиловать бедствиями и испытаниями. В XVIII столетии соборная церковь, в которой хранился Шуйский образ Богородицы, неоднократно подвергалась пожарам. Но сама икона оставалась цела, невредимою спасаясь из огня. Так, 12 июня 1710 года в Шуе случился пожар, от которого «соборныя и приходския церкви каменныя обгорели, и в них святыя иконы, и дейсусы, и всякая утварь». После этого пожара на посаде сохранилось всего 13 дворов, все прочие были сожжены дотла. Тем не менее, чудотворная икона уцелела. В 1766 году 7 мая в Шуе вновь разгорелся пожар, опустошивший три улицы, но пощадивший храмы, ни один из которых серьезно не пострадал. Намного сильнее повредил Шуе пожар 12 мая 1770 года, после которого город пришлось заново распланировать и отстроить. Во время этого пожара сгорели памятная часовня и крест в ней, сооруженные в память морового поветрия 1654 года. Наконец, пожаром на Покров, в 1792 году, город опять был истреблен. И вновь чудотворный образ оказался спасен от огня.

После этого последнего пожара было начато строительство новой соборной церкви в честь Воскресения Христова на месте прежней, разрушаемой ветхостью и пожарами. Постройка была закончена в 1798 году, и 19 сентября 1799 года епископ Владимирский и Суздальский Виктор освятил собор, сохранившийся до настоящего времени. Этому новому собору предстояло хранить чудотворный образ еще более столетия.

В 1831 году жители Шуи снова, как и в XVII веке, были испытаны Божественным судом. В конце апреля город постигла эпидемия холеры. Особенно сильно стала она ощущаться со 2 мая, быстро нарастала смертность. Умерших хоронили в общих могилах, вырытых за городскою чертой в урочище Рыково. Не находя средств к прекращению заболевания, жители города возложили свою надежду на помощь Божию и молитвы Богоматери, столько раз уже спасавшие их от бед. Они добровольно наложили на себя недельный пост и при наступлении праздника в честь Смоленской иконы совершили со своей святыней крестный ход вокруг всего города, вверяя его заступничеству Пречистой Девы. После этого болезнь пошла на убыль и в скором времени прекратилась, унеся жизни трехсот горожан.

В память об избавлении от холеры был установлен ежегодный крестный ход, совершавшийся вокруг территории старого города 28 июля и собиравший до 5 тысяч человек. Это был второй по значению общегородской крестный ход после так называемого Большого, установленного, по преданию, в 1655 году и проводившегося в первое воскресенье Петрова поста. Этот ход собирал до 30 тысяч человек из разных мест. Он начинался после Божественной Литургии и продолжался не менее двух часов. Для участия в нем собиралось все городское духовенство с хоругвями и чтимыми иконами, при звоне колоколов всех городских церквей. При этом в пяти местах города делались остановки, во время которых служили молебны. Третий крестный ход совершался в Заречной части города, согласно желанию живших там горожан.

В 1848 году Шую и уезд, как и другие города России, вновь постигла эпидемия холеры. И снова народ обратился к милостивому заступлению Богоматери. С иконой ходили крестным ходом по городу, носили ее в села Дунилово и Горицы, где также свирепствовала болезнь. На этот раз холера унесла жизни 196 жителей города.

Несмотря на эти кратковременные бедствия, город рос и богател, осеняемый предстательством Пресвятой Владычицы и оберегаемый сохраняемым в нем Ее чудотворным образом. Население его к концу XIX столетия достигло 18 тысяч человек, процветали производство и торговля, украшались храмы. Особенно благолепен был Воскресенский собор, хранивший драгоценную святыню Шуи. Его подробному описанию посвящена выпущенная в 1884 году в Шуе книга священника Евлампия Правдина «Описание города Шуи и Шуйских церквей». Перечисляемые им богатства, составлявшие великолепное убранство храма, сегодня кажутся неправдоподобными.

В 1912-1913 годах храм был несколько расширен: вместо тесной трапезной появляется новая, обширная и светлая, и воздвигается трехглавие над западным входом. А до этого Воскресенский собор с главным престолом во имя Шуйско-Смоленской иконы Божией Матери имел вид четырехугольника, увенчанного пятью главами.

Храм отличался удивительным благолепием внутреннего и внешнего убранства. При входе в него, по воспоминаниям старых прихожан, «дух захватывало»: настолько прекрасно здесь все было. Стены храма были оштукатурены, выбелены и украшены лепниной. В храм вели три входа, и двери со всех трех сторон были тройными: первые - железные; вторые - дубовые, полированные, с зеркальными стеклами; третьи - окрашены под дуб, с бемскими стеклами. На южной стороне было красивое чугунное входное крыльцо, крытое железной кровлей и украшенное тремя чугунными вызолоченными крестами. Поддерживалось крыльцо десятью изящными чугунными колоннами. Между колоннами на четырех полуколоннах были утверждены четыре стеклянных фонаря с вызолоченными крестами сверху. Вверху, в середине фронтона, помещался образ Шуйско-Смоленской Богоматери, написанный на листовом железе по золотому полю в древнегреческом стиле.

В церкви было три престола: главный - во имя Шуйско-Смоленской иконы Божией Матери, справа - придельный храм во имя Воскресения Христова и слева - во имя Успения Божией Матери. Престол в центральном алтаре был из цареградского кипариса в серебряном чеканном облачении. Возвышение у престола было из итальянского мрамора, за престолом находился деревянный крест с изображением на нем Распятия Господня. Пол в алтаре, на солее и амвоне был изготовлен из подольского мрамора, а подоконники во всем храме - из итальянского. Пятиярусный иконостас был украшен резьбой и колоннами, с царскими вратами из вызолоченного чеканного серебра. Чудотворная Шуйско-Смоленская икона Божией Матери находилась в иконостасе по левую сторону царских врат.

Многие люди из разных мест приезжали поклониться этой святыне. Бывали в храме и государи. Поклониться и приложиться к чудотворной иконе приезжал Петр I, когда отправлялся в один из своих восточных походов. Когда-то он получил исцеление от болезни после молитвы перед списком с этого образа и дал обещание приехать в Шую. По преданию, он пожелал увезти икону с собой, но жители города слезно умоляли его не лишать их сего «многоценного сокровища», чудесного образа их «Всеблагой и Премилостивой Заступницы», и, тронутый их общей мольбой, царь поступил согласно их желанию.

Побывала в соборе в 1729 году и будущая императрица Елизавета, тогда еще цесаревна и Великая княжна. После того, как Елизавета Петровна была встречена воеводой и гражданами при въезде в пределы города, она «изволила проехать в городской Воскресенский собор, где приложилась к чудотворной иконе Шуйской Смоленской Богоматери, к которой во время бытности в Шуе имела особое благоговение». Вообще, горожане вспоминали, что цесаревна «была весьма набожна». В. А. Борисов, историк Шуи, указывал, что «Великая княжна Елизавета Петровна во дни кратковременного своего пребывания в Шуе, как это доказывает один письменный акт, неоднократно обращалась в своих молитвах к заступлению Богоматери».

В 1837 году жители Шуи были утешены посещением их города государем, наследником цесаревичем, Великим князем Александром Николаевичем, будущим императором Александром II, путешествовавшим в сопровождении своего воспитателя поэта В. А. Жуковского. Государь прибыл в Шую 12 мая и, при стечении множества встречавшего его народа, направился прямо в Воскресенский собор, где прикладывался к чудотворному образу. Настоятель собора протоиерей Василий Цветков поднес в дар августейшему гостю небольшой список с Шуйской иконы. В память о высочайшем посещении на южном столпе храма была установлена медная позолоченная табличка в бронзовой раме.

К архитектурному ансамблю Воскресенского собора принадлежали также каменный храм во имя святителя и чудотворца Николая, две каменные часовни и колокольня. Никольская церковь выстроена с северной стороны в нескольких метрах от главного храма. Время основания этой церкви неизвестно, несомненно только то, что в начале XVIII столетия храм уже стоял, о чем упоминается в описи города, составленной воеводой Яковом Сытиным. Храм этот был теплым, и до 1867 года в нем совершалась служба в зимнее время. После того, как в главном соборном храме были установлены духовые печи, в Никольском храме сделали библиотеку и ризницу. Слева в нем был придел во имя святителя Митрофана, епископа Воронежского. Убранство храма, как сообщает церковный историк, ничем особенным не отличалось. Когда в городе квартировались войска, полковой священник совершал в Никольском храме службы для своего полка.

Колокольня Воскресенского собора - сооружение уникальное по своему архитектурному облику, сделавшееся символом города. Возведение ее было связано с общим духовным подъемом первой четверти XIX столетия. После победоносного окончания войны 1812-1814 годов народ был преисполнен патриотических чувств и благодарности Господу за дарование победы, что и стремились выразить зодчие своей постройкой. Колокольня занимает второе место в России по высоте, которая составляет 106 метров: высота шпиля - 35 метров, а креста - 3,64 метра. В 1810 году началось ее возведение итальянским мастером Маричелли. Газеты того времени писали, что это был один из самых гениальных замыслов. Ему, однако, так и не удалось воплотиться, поскольку в 1819 году возведенная до третьего яруса колокольня обрушилась. Убытки составили 100 тысяч рублей - огромная по тем временам сумма! Трудно сейчас установить причину трагической аварии: либо она заключалась в плохом качестве кладки, либо в инженерном просчете. Спустя несколько лет строительство было возобновлено губернским архитектором Евграфом Яковлевичем Петровым и талантливым мастером-самоучкой из крестьян Михаилом Саватеевым, которым удалось довести постройку до конца к 1832 году.

В шуйской колокольне собраны лучшие достижения архитектуры того времени. Гигантские размеры, лаконичная пластика форм, контрастное противопоставление стройной, «прозрачной», башенной части массивному основанию - все это делает колокольню выдающимся памятником церковной архитектуры.

На третьем ее ярусе была установлена звонница с двенадцатью колоколами общим весом 2333 пуда. Главный колокол был гордостью шуян. Он был седьмым в России по тяжести и весил 1270 пудов, то есть более двадцати тонн. Для сравнения: Царь-колокол, отлитый в 1734 году, весил 12 327 пудов; в Троице-Сергиевой Лавре были колокола 4000 пудов и 1860 пудов, а в разрушенном после революции храме Христа Спасителя в Москве вес колокола составлял 1654 пуда.

Благая мысль об устройстве колокола зародилась у почетного шуйского гражданина, фабриканта-миллионера Михаила Александровича Павлова, бывшего старосты Воскресенского собора. Причиной послужили события, произошедшие с царской семьей 17 октября 1888 года. В этот день царский поезд Александра III возвращался из Ливадии в Санкт-Петербург и потерпел крушение недалеко от Харькова. Чудесным образом вся царская семья с государем-императором Александром III осталась цела. Спаслись его супруга, государыня-императрица Мария Федоровна, наследник престола цесаревич Николай Александрович, Великие князья Георгий и Михаил Александровичи и Великие княжны Ольга и Ксения Александровны.

Как только весть разнеслась по всей России, тотчас отовсюду понеслись к престолу царя сердечные выражения народной любви. Двери всех храмов были открыты, служились молебны. В память этого события возводились новые храмы и часовни. Не желала отставать в этом отношении от других городов и Шуя. В память чудесного события при соборе была устроена церковно-приходская школа и отлит новый большой колокол. Колокол имел одну особенность. На внешней стороне было рельефное изображение святых покровителей царской семьи: святого благоверного князя Александра Невского, святой равноапостольной Марии Магдалины, святителя Николая, святого великомученика Георгия, святого князя Михаила Тверского, преподобной Ксении, святой равноапостольной княгини Ольги и, конечно же, образ Шуйско-Смоленской Божией Матери. Вверху, кругом колокола, было вычеканено: «КТО БОГЪ ВЕЛИЙ, ЯКО БОГЪ НАШЪ, ТЫ ЕСИ БОГЪ, ТВОРЯЙ ЧУДЕСА», а внизу сделана надпись: «Сооружен к Воскресенскому собору гор. Шуи по благословению Высокопреосвященнаго Феогноста, архиепископа Владимиро-Суздальского, усердием ктитора Михаила Павлова, прихожан и некоторых других шуйских граждан в память чудесного спасения жизни Государя Императора Александpa III с Августейшим Его Семейством 17 октября 1888 года. Отлит он в лето от Рождества Христова 1890-е в 30 день месяца сентября при державе Благочестивейшего Государя Императора и Самодержца Всероссийского Александра III Александровича. В роды родов да возвещает глас сего колокола о той великой милости, которая явлена была Господом отечеству нашему в 17 день, октября 1888 года. г. Москва. Завод Финляндского. Весу 1270 пудов».

Колокольный завод обязался не только отлить колокол и доставить его в Шую, но и установить его на колокольню. С этой целью колокол в Шую сопровождал командированный заводом специалист. Колокол был привезен в город в крещенские морозы. Было высказано сомнение, выдержит ли Большой мост его вес, и колокол решили переправить через Тезу по льду. На середине реки он затонул. Это было 4 января 1891 года. Нашелся человек, который нырнул в воду, продел в «уши» колокола канат, и его таким образом удалось вытащить. После всех злоключений 8 января 1891 года колокол был подвезен к соборной колокольне и стоял здесь, покрытый тесовым навесом, до тех пор, пока на колокольне шли подготовительные работы: устанавливались новые крепкие балки, менялись старые полы, переделывались лестницы.

В день поднятия колокола, 19 мая, площадь настолько плотно была заполнена народом, что для наблюдения за порядком вызвали конную полицию. Собралось до 20 000 человек. Для специалиста - руководителя подъемом колокола - была установлена на площади деревянная вышка, с которой подавались команды. Подъем колокола осуществлялся посредством нескольких канатов, продетых через блоки ярусом выше и протянутых в разные стороны Соборной площади. К канатам были привязаны многочисленные веревочные ответвления. Другими канатами народ оттягивал колокол, не давая ему касаться колокольни.

Перед подъемом был отслужен торжественный молебен. Колокол спокойно и быстро начал подниматься, через три минуты он был уже у третьего яруса и вскоре введен внутрь колокольни. Вся работа по подъему колокола продолжалась полтора часа, после чего стали пробовать звон. В четыре часа вечера шуйские граждане услышали благозвучный звон нового колокола к вечерне. Старые люди вспоминают, что звон колокола было слышно за тридцать верст.

Такова история Воскресенского собора города Шуя, с середины XVII века хранившего в себе заветную святыню здешней земли - чудотворную Шуйско-Смоленскую икону Богоматери, прославленную избавлением жителей от смертоносной чумы 1654 года и многочисленными случаями бывших от нее исцелений. Любил и чтил свято сей образ народ, и не жалели шуйские купцы и рукодельники кропотливо и цепко собиравшихся своих капиталов на украшение любимого храма и чтимой святыни. Две богатые ризы украшали попеременно потемневший от времени образ скромного письма благоговейного иконника Герасима Тихонова, преставившегося в иноческом чине вместе со всей семьей в тот памятный чумою год, сразу по написании им спасительной для его земляков иконы. И во время многотысячных крестных ходов, совершавшихся в воспоминание чудесного прекращения губительных недугов, на несомой бережно богомольным народом иконе переливались яркие соцветия драгоценных камней и жемчугов - бремя усердия предприимчивых и рачительных шуйских коммерсантов.

Да только не на веки вечные припасается золото и серебро, пудами мерившееся в утвари и иконных окладах Воскресенского собора. Вновь готовилось Руси привычное погорельское рубище. Время суровых испытаний, начавшееся для нашего отечества с установлением коммунистического режима, не могло не коснуться и Шуи. Как и многим другим городам и весям бывшей Российской Империи, православной Шуе также пришлось испытать на себе всю тяжесть атеистических гонений на верующих. Очередной этап этих гонений начался в 1922 году и был связан с ограблением Русской церкви, предпринятым большевиками под предлогом помощи голодающим жителям нескольких губерний Поволжья и Украины. В который раз уже отнималось у нашего народа богатство земное, чтобы тем яснее обнаружилось хранимое им сокровище веры и благодати, ради которого готов был он и на подвиг мученичества.

В 1921 году ряд губерний России постиг голод по причине разорения Гражданской войной и небывалой засухи, погубившей посевы. Голодало около 20 миллионов человек, неуклонно росла смертность, составлявшая среди голодающих от 12 до 25 %. Уже в августе 1921 года Святейший Патриарх Тихон обратился к российской пастве, к Восточным Патриархам, к папе Римскому и архиепископу Кентерберийскому с посланиями, в которых призывал провести сборы продовольствия и денег для вымирающего Поволжья. Под председательством Патриарха Тихона был образован Всероссийский Церковный Комитет помощи голодающим, сумевший организовать эффективную международную помощь. Святитель Тихон разрешил жертвовать для голодающих находящиеся в храмах ценные вещи, не имеющие богослужебного использования.

Однако правительство большевиков не было заинтересованно в сотрудничестве с Церковью. Всероссийский Церковный Комитет помощи голодающим был закрыт по приказу властей. Вместо этого 23 февраля 1922 года был издан декрет об изъятии «из церковных имуществ, переданных в пользование группам верующих, <...> всех драгоценных предметов из золота, серебра и камней», в том числе всех освященных предметов.

Издавая такой декрет, большевики преследовали сразу несколько целей. Благодаря этому они лишали проводимую Церковью работу по сбору средств для помощи голодающим добровольного начала, так как добровольно отдать богослужебные сосуды в руки грабителей означало недопустимое святотатство. На это указывал Патриарх Тихон в своем послании к пастве: «Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство - миряне отлучением от Нее, священнослужители - извержением из сана (Апостольское правило 73, Двухкратный Вселенский Собор. Правило 10)».

Такими действиями правительство надеялось внести в ряды Церкви раскол между теми, кто сохранит верность Патриарху Тихону и церковным канонам, и теми, кто пойдет на поводу у богоборческой власти. В действительности же преследуемые большевиками при сборе средств цели были намного шире, чем нужды голодающих. Троцкий не только руководил самим изъятием музейных и церковных ценностей, но и был создателем монопольного синдиката по продаже ценностей за границу. Он писал: «Для нас важнее получить в течение 22-23 гг. за известную массу ценностей 50 миллионов, чем надеяться в 23-24 гг. получить 75 миллионов».

Троцким была создана секретная «ударная» комиссия в составе Сапронова, Базилевича, Галкина, Лебедева, Уншлихта, Самойловой-Землячки, Красикова и Краснощекова, руководившая делом изъятия церковных ценностей. Ее секретным главой был Сапронов, а сверхсекретным - сам Троцкий. Им была составлена инструкция по проведению мероприятий изъятия, ставшая основой всей последующей деятельности в этом направлении. В Шуе, как и в других уездных городах, 3 марта была, в соответствии с общим планом, создана уездная комиссия по учету и сосредоточению ценностей. В ее состав вошли в качестве председателя А. Вицин, в качестве членов - уполномоченный Политуправления И. Волков и заведующая уездным финотделом А. Коняева.

Настоятелем Воскресенского собора в это время был протоиерей Павел Михайлович Светозаров. Он родился в 1867 году в семье диакона, служившего в храме села Картмазово Малиновской волости Судогодского уезда Владимирской губернии, и с детства хотел стать священником. Окончил Московскую Духовную академию и желал принять монашество, но настоятель шуйского собора уговорил жениться на его дочери и стать настоятелем.

Семейная жизнь отца Павла не оказалась долгой и счастливой. Жена умерла, оставив его с маленькими детьми. До переворота 1917 года он преподавал Закон Божий в шуйской гимназии, а когда преподавание было запрещено, перенес уроки в собор.

Талантливый проповедник, отец Павел привлекал к себе сердца верующих. Новая власть это отметила и искала повод его арестовать. В первый раз он был арестован в 1918 году по обвинению в неподчинении распоряжениям Совнаркома. В 1921 году его арестовали и содержали несколько месяцев в тюрьме по приказу ЧК в связи с Кронштадтским восстанием как политически неблагонадежного. В том же году его снова арестовали за проповедь.

Власти не могли надолго оставить в покое честного и деятельного священника. 11 марта 1922 года отец Павел получил официальное извещение от комиссии, что она приступит к работе 13 марта в одиннадцать часов утра и приглашает представителей прихода для участия в составлении описи церковных ценностей.

В воскресенье 12 марта сразу после Литургии, когда весь народ был еще в храме, объявили, что в семь часов вечера состоится собрание верующих для избрания в комиссию представителей от православных. Собрание проходило под надзором представителей советских властей - начальника уездной милиции Башенкова, его помощника Владимира Ушакова и милицейского агента Капитана Филиппова. Собрание предложило избрать свою комиссию от прихода. Председателем выбрали Николая Николаевича Рябцева. Отец Павел заявил, что он сам отдать имеющие богослужебное значение церковные предметы не может, так как это святотатство и нарушение церковных канонов, но при изъятии ценностей правительственной комиссией сопротивления оказывать не намерен. После ухода комиссии храм предполагалось заново освятить и возобновить служение. Прихожане, особенно женщины, стали просить обменять церковное имущество на свои личные вещи. Один из прихожан, учитель Борисов, предложил ходатайствовать перед властями о выкупе церковных вещей. Однако власти оставили ходатайство без внимания.

В понедельник 13 марта великопостная служба закончилась в одиннадцать часов утра. Народу было немного, но к двенадцати часам люди стали прибывать, и когда явилась комиссия, храм был полон. Несмотря на уговоры и угрозы членов комиссии, люди отказались покинуть храм. Комиссия была вынуждена удалиться, так как не решилась в такой обстановке проводить свою работу; бывшую, по сути, явным святотатством и ограблением народа. Эта акция была перенесена на 15 марта.

В тот же день вечером собралось экстренное заседание президиума уездного исполкома, которое постановило: «Восстановить чрезвычайные меры, связанные с военным положением», воспретить всякие публичные незаконные сборища, лиц, способствующих и подстрекающих к беспорядкам, немедленно арестовывать и предавать суду Ревтрибунала, а к лицам, нарушающим установленный порядок, «применять решительные меры вплоть до применения оружия».

В среду 15 марта на Соборной площади с утра стал собираться народ, в основном рабочие, много женщин и детей. К десяти часам в управление милиции пришел Вицин и сообщил, что комиссия идет изымать церковные ценности и милиции надо разогнать собравшуюся у собора толпу. Начальник милиции Башенков отрядил восемь конных милиционеров. Присланные служители порядка принялись разгонять народ нагайками, однако встретили сопротивление, оказанное людьми, вооружившимися кольями и поленьями. Начальник милиции послал за подкреплением. Были присланы четырнадцать вооруженных красноармейцев, которые безуспешно пытались разогнать народ, требовавший, чтобы милиция и красноармейцы ушли от собора. На колокольню проникли дети и зазвонили в колокола. Милиционеры стали избивать людей нагайками. В народе распространился призыв: «Все равно умирать - умрем за Божию Матерь!»

Начальник гарнизона распорядился о присылке красноармейцев 146-го полка в полной боевой готовности в количестве сорока человек. Пока красноармейцы шли к площади, встречные уговаривали их не ходить разгонять народ, но солдаты, рассыпавшись цепью, двинулись на толпу. Вскоре подъехали автомобили с пулеметами, и началась стрельба. Стреляли сначала поверх голов, а потом и по толпе.

Первым был убит прихожанин храма Николай Малков, молодой человек, работавший конторщиком. В 1922 году ему был всего 21 год. Проходя по площади, он остановился неподалеку от дома отца Павла Светозарова, крикнул: «Православные, стойте за веру!» - и был тут же убит выстрелом в висок. Второй была убита девица Анастасия, застреленная на ступенях собора. Следом были убиты тридцатилетний крестьянин Авксентий Калашников и тридцатишестилетний печник Сергей Мефодиев. Увидев падающих от выстрелов людей, народ потеснился и побежал. Трупы убитых положили на паперть, к ним никого не допускали. Священник Николай Широкогоров отслужил по просьбе прихожан молебны Смоленской иконе Божией Матери, святым Николаю Чудотворцу и Иоанну Воину, а затем члены церковной комиссии попросили прихожан разойтись. Трупы убитых были увезены, раненых доставили в больницу. Изъятия церковных ценностей в этот день не было. Со стороны верующих пострадало двадцать два человека, из них четверо было убито. Из красноармейцев ни один не был ни убит, ни тяжело ранен.

В Москву из Иваново-Вознесенска была отправлена Государственная информационная сводка № 22 от 15 марта, которая сообщала, что «в Шуйском уезде комиссии по изъятию церковных ценностей толпа народа не дала работать, были попытки произвести насилие над членами комиссии. Конфликты улаживаются, комиссии на днях приступят к работе». Более подробная телеграмма поступила Ленину 18 марта. В ней сообщалось, что «в Шуе 15 марта в связи с изъятием церковных ценностей под влиянием попов-монархистов возбужденной толпой было произведено нападение на милицию и взвод красноармейцев. Часть красноармейцев была разоружена демонстрацией. Из пулеметов и винтовок частями ЧОН и красноармейцами 146-го полка толпа была разогнана, в результате 5 убитых и 15 раненых зарегистрировано больницей... К вечеру в городе установлен порядок...» Уже на следующий день Ленин диктовал свое знаменитое письмо, из коего совершенно очевидны истинные цели большевиков в затеянной ими кампании по изъятию ценностей, для которой помощь голодающим была лишь благовидным прикрытием, а также их средства, которыми они и не думали пренебрегать.

«Строго секретно.

По поводу происшествия в Шуе, которое уже поставлено на обсуждение Политбюро, мне кажется, необходимо принять сейчас же твердое решение в связи с общим тоном борьбы в данном направлении. Так как я сомневаюсь, чтобы мне удалось лично присутствовать на заседании Политбюро 20 марта, то поэтому я изложу свои соображения письменно.

Происшествие в Шуе должно быть поставлено в связь с тем сообщением, которое недавно РОСТА переслало в газеты не для печати, а именно сообщение о подготовляющемся черносотенцами в Питере сопротивлении декрету об изъятии церковных ценностей. Если сопоставить с этим фактом то, что сообщают газеты об отношении духовенства к декрету об изъятии церковных ценностей, а затем то, что нам известно о нелегальном воззвании Патриарха Тихона, то станет совершенно ясно, что черносотенное духовенство во главе со своим вождем совершенно обдуманно проводит план дать нам решающее сражение именно в данный момент.

Очевидно, что на секретных совещаниях влиятельнейшей группы черносотенного духовенства этот план обдуман и принят достаточно твердо. События в Шуе лишь одно из проявлений этого общего плана.

Я думаю, что здесь наш противник делает громадную ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Именно теперь и только теперь громадное большинство крестьянской массы будет либо за нас, либо, во всяком случае, будет не в состоянии поддержать сколько-нибудь решительно ту горстку черносотенного духовенства и реакционного городского мещанства, которые могут и хотят испытать политику насильственного сопротивления советскому декрету.

Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать это нам неудастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализование этих масс в том смысле, что победа в борьбе с изъятием ценностей останется безусловно и полностью на нашей стороне.

Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществить их самым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут. Это соображение в особенности еще подкрепляется тем, что по международному положению России для нас, по всей вероятности, после Генуи окажется или может оказаться, что жестокие меры против реакционного духовенства будут политически нерациональны, может быть, даже чересчур опасны. Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена полностью. Кроме того, главной части наших заграничных противников среди русских эмигрантов, т.е. эсерам и милюковцам, борьба против нас будет затруднена, если мы именно в данный момент, именно в связи с голодом проведем с максимальной быстротой и беспощадностью подавление реакционного духовенства.

Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю следующим образом.

Официально выступать с какими бы то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, - никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий.

Посланная уже от имени Политбюро телеграмма о временной приостановке изъятий не должна быть отменяема. Она нам выгодна, ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось нас запугать (об этой секретной телеграмме, именно потому, что она секретна, противник, конечно, скоро узнает).

В Шую послать одного из самых энергичных, толковых и распорядительных членов ВЦИК или других представителей центральной власти (лучше одного, чем нескольких), причем дать ему словесную инструкцию через одного из членов Политбюро. Эта инструкция должна сводиться к тому, чтобы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше, чем несколько десятков, представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИК об изъятии церковных ценностей. Тотчас по окончании этой работы он должен приехать в Москву и лично сделать доклад на полном собрании Политбюро или перед двумя уполномоченными на это членами Политбюро. На основании этого доклада Политбюро даст детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи голодающим, был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров.

На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и Ревтрибунала. На этом совещании провести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать.

Для наблюдения за быстрейшим и успешнейшим проведением этих мер назначить тут же на съезде, т.е. на секретном его совещании, специальную комиссию при обязательном участии тов. Троцкого и тов. Калинина, без всякой публикации об этой комиссии, а в общесоветском и общепартийном порядке. Назначить особо ответственных наилучших работников для проведения этой меры в наиболее богатых лаврах, монастырях и церквах».

Следствием этого письма была серия процессов в нескольких городах страны, таких как Москва, Петроград, Смоленск, в ходе которых духовенство и активные миряне подверглись очередным жестоким репрессиям. В Иваново-Вознесенске тот же день, по прочтении в Политбюро ленинского письма, Молотовым была направлена особая телеграмма следующего содержания: «19.03.22 г. Секретарю Иваново-Вознесенского Губкома РКП. Ввиду событий в Шуе прошу своевременно сообщать дальнейшие сведения о политическом положении в губернии и принимаемых мерах. Для выяснения в Шую 19 марта выедет комиссия ВЦИК». На заседании Политбюро 20 марта при участии Каменева, Сталина, Молотова, Троцкого, Цюрупы и Рыкова решено было в тот же день послать в Шую комиссию для расследования в составе П. Г. Смидовича, Н. И. Муранова и И. И. Кутузова. К 23 марта комиссия составила заключение о происшедшем, признав действия вицинской комиссии правильными и согласованными с распоряжениями центра, а действия местных властей против собравшейся у храма толпы - «правильными, но недостаточно энергичными». Комиссия предложила «губерниям и уездным властям принять меры к тщательным расследованиям <...> самое дело передать для окончательного разбора и примерного наказания в Ревтрибунал».

Делом занялось Иваново-Вознесенское ГПУ. Из Москвы был отряжен в качестве следователя по особо важным делам Верховного трибунала ВЦИК Яковлев. Следствие в соответствии с инструкцией Ленина-Троцкого с самого начала пыталось доказать наличие заговора священнослужителей, ставивших своей целью сопротивление изъятию церковных ценностей. Были придирчиво допрошены администрация и рабочие Шуйской мануфактуры и установлено с непреложностью, что заговора не было.

Распоряжением ВЦИК стали производиться массовые аресты. Еще 17 марта был вызван для допроса и арестован отец Павел Светозаров. Изъятие ценностей из Воскресенского собора происходило уже без него 23 марта. Обвинение в сопротивлении изъятию церковных ценностей было предъявлено четырем священникам: Павлу Светозарову, настоятелю Крестовоздвиженского храма в Палехе отцу Иоанну Рождественскому, шуйским священникам Иоанну Лаврову и Александру Смельчакову, старосте шуйского собора Александру Парамонову и двадцати мирянам. После окончания следствия к суду были привлечены девятнадцать человек.

Священник села Палех Иоанн Степанович Рождественский родился в 1872 году в селе Пармос Судогодского уезда Владимирской губернии. Был женат, но детей у них с матушкой не было, и все силы и время он отдавал прихожанам и храму. Двадцать пять лет ревностно служил отец Иоанн в Крестовоздвиженском храме, и прихожане любили его. Арестован он был за то, что в воскресенье 19 марта по своей прямой обязанности и долгу огласил послание Патриарха Тихона прихожанам.

По прошествии воскресенья в Шуйское ГПУ поступило донесение, что священник Иоанн Рождественский «в виде проповеди огласил воззвание Патриарха Тихона». 24 марта у отца Иоанна был произведен обыск и изъято послание Патриарха; на другой день он был арестован и обвинен в чтении послания. Вызывавшиеся для допроса свидетели - прихожане, иконописцы, бывшие в тот день на службе, говорили, что отец Иоанн увещевал не препятствовать изъятию ценностей. Прихожане Крестовоздвиженского храма 2 апреля 1922 года подали прошение властям об освобождении отца Иоанна, утверждая, что его арест - недоразумение, поскольку «политических тем священник Рождественский не касался за всю свою двадцатипятилетнюю деятельность» и последний раз призывал к спокойствию. Но истина была властям безразлична - судебному процессу придавалось большое пропагандистское значение.

К тому времени обвиняемые были доставлены из Шуи в Иваново-Вознесенск. Суд по первоначальному плану должен был проходить в здании бывшей женской гимназии, но по малости места слушание дела было перенесено в местный театр. Судебное заседание назначили на 21 апреля. Судила Выездная Сессия Верховного Трибунала ВЦИК. Председателем был назначен зампред Верховного трибунала Галкин, членами - Немцов и председатель Иваново-Вознесенского губернского революционного трибунала Павлов, обвинителем - Смирнов.

Судебные заседания проходили с 21 по 25 апреля. После окончания судебного следствия председатель Галкин стал настойчиво предлагать обвиняемым средство к освобождению - самооговор и сотрудничество с судом. Отец Павел виновным себя не признал, так же как и священник Иоанн Рождественский и мирянин Петр Иванович Языков.

Петр Иванович Языков родился в 1881 году в городе Шуя Владимирской губернии, воспитывался в благочестивой семье, с детства ходил в церковь и пел на клиросе. В юности обучился профессии литейщика и работал на шуйской фабрике объединенной мануфактуры сначала рабочим, а затем заведующим литейной мастерской. Поводом к его обвинению послужило то, что он заметил нетрезвое состояние членов комиссии по изъятию ценностей и возмутился присутствием в храме вооруженных нетрезвых людей.

Обвинитель Смирнов потребовал расстрела для четверых обвиняемых, и 25 апреля в 18 часов 15 минут был оглашен приговор, присудивший к расстрелу священников Павла Светозарова и Иоанна Рождественского, и мирянина Петра Языкова. Остальные участники процесса были осуждены на разные сроки тюремного заключения.

Было возбуждено ходатайство перед ВЦИК о помиловании осужденных на расстрел. Обеспокоенные прихожане Палеха 26 апреля послали в Верховный Трибунал телеграмму с просьбой не приводить приговор в исполнение до решения ВЦИК. В тот же день ВЦИК затребовал к себе копию приговора и заключение следователя. Рассмотрев дело, Президиум ВЦИК принял решение о помиловании приговоренных к расстрелу, и Калинин обратился за разрешением на помилование в Политбюро.

Сталин распорядился опросить членов Политбюро относительно предложения о помиловании. Ленин, Троцкий, Сталин и Молотов проголосовали за расстрел, и 4 мая на заседании Политбюро смертный приговор был официально утвержден. На следующий день Президиум ВЦИК, следуя распоряжению Политбюро, утвердил приговоры к расстрелу. Председатель Иваново-Вознесенского трибунала Павлов отправил срочную телеграмму председателю Верховного Трибунала Крыленко о том, что «приговор над Светозаровым, Языковым, Рождественским приведен в исполнение 10 мая 1922 года в 2 часа утра». Так закончился процесс, вошедший в кровавые советские хроники как «Шуйское дело».

Рассказывают, что перед расстрелом священники совершили отпевание по себе и мирянину Петру и держались мужественно. Место их захоронения в настоящее время продолжает оставаться неизвестным.

Священномученики Павел Светозаров и Иоанн Рождественский, мученики Петр Языков, Авксентий Калашников, Сергий Мефодьев, Николай Малков и девица Анастасия были прославлены в лике святых новомучеников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе в августе 2000 года.

По окончании кампании изъятия церковных ценностей чудотворная икона, по воспоминаниям прихожан Воскресенского собора, продолжала находиться в храме. Были реквизированы только ее драгоценные ризы. Несмотря на связанные с храмом события 1922 года, он не был тогда ни закрыт, ни передан в руки обновленцев. О том, что икона находилась в Воскресенском соборе города Шуя еще в 1935 году, сохранились письменные свидетельства. Сразу закрыть собор советская власть не решилась, сделав это лишь в конце 30-х годов.

В 1933 году был сброшен шуйский колокол. При падении колокол задел один из выступов, издав как бы прощальный звук. Приземлившись, колокол углубился в землю на полметра, от него отломился кусок. Чтобы сохранить память об этом, верующие христиане впоследствии залили образовавшееся от падения колокола углубление раствором. Большой колокол разбивал кувалдой рабочий водопровода Караулов. После того, как сбросили главный колокол на мостовую, стали сбрасывать балки и другие колокола. Собравшиеся люди пятились назад в страхе, когда с большой высоты летел очередной колокол. С прощальным гулом разбивались колокола о мостовую, а погибая, ранили осколками людей. Один из очевидцев вспоминал, что в тот день шел дождь, он сидел на отливе окна только еще строившейся гостиницы, но от хлынувшего ливня ушел под проездную арку ворот. Этим он и спасся, так как один из осколков пролетел в это окно и пробил противоположную стену.
В те же годы были попытки снять и крест с колокольни. Двое из рабочих вызвались сделать это, но, добравшись до середины шпиля, оба сошли с ума. Первый «смельчак» несколько дней провисел на середине шпиля, размахивая руками и страшно крича до тех пор, пока его с большим трудом не сняли. Больше желающих расправиться с крестом на находилось, и все эти годы осенял он город, как бы взывая ко всем, что Правда Христова выше всего и что настанет время, когда зазвучит опять на улицах: «Христос воскресе!» - «Воистину воскресе!»

В мае 1935 года Шую посетил инспектор по делам музеев. Результатом этой поездки был сделанный им запрос в Комитет по охране памятников при Президиуме ВЦИК, где он пишет, что в Шуе им были обнаружены весьма ценные памятники искусства и старины, вполне заслуживающие внимания, и среди них чудотворная Шуйская Смоленская икона. Комитет по охране памятников 31 августа того же года препроводил запрос инспектора в Государственную Третьяковскую галерею. Дирекция ГТГ в ответ на этот запрос уже 4 сентября 1935 года направила Комитету письмо, предлагая взять на государственную охрану чудотворную Шуйскую Смоленскую икону.

Похоже, однако, что предпринятая постановка чудотворной иконы на государственную охрану мало что изменила в ее судьбе. Собор был закрыт постановлением Ивановского облисполкома от 2 октября 1937 года. Вероятно, тогда же исчезла и икона, так как никаких сведений о ее нахождении в каком-либо музейном собрании на данный момент нет. В настоящее время ее местонахождение продолжает оставаться неизвестным.
Фаинушка

В 20-40 годах XX столетия при Воскресенском соборе в подвигах юродства Христа ради подвизалась блаженная раба Божия Фаина, «Фаинушка», как ее ласково зовут здесь до сих пор. Подвиг юродства - один из самых тяжелых подвигов, на который решаются люди очень высокой духовной жизни по особому благословению или откровению Божию. Это добровольное мученичество, когда подвижник принимает на себя нищету ради более удобного ведения духовной жизни. Поступками своими часто он напоминает людей безумных, скрывая под внешностью «юродивого», «дурака» свою глубокую молитвенную настроенность и зачастую прикрывая свою прозорливость и другие благодатные дарования нелепыми выходками, в которых, однако, скрыто предуказание на то, что еще только должно совершиться, притча.

Фаина Андреевна Корнителева родилась 20 июля 1872 года в деревне Романово Вологодской губернии. В семье Корнителевых было четверо детей: Фаина, Алексей, Анна и Людмила. Мать семейства умерла молодой, когда самой младшей дочери Людмиле было всего три недели от роду. Фаине, которой тогда было уже двенадцать, пришлось заменить не только мать, но и отца, отъезжавшего на заработки. А вскоре скончался и он.

Сестра Анна, заботами Фаины выросшая во взрослую девушку, вышла замуж за жителя Шуи. Вслед за ней сюда перебралась и вся семья. Фаина тоже вышла здесь замуж. Муж ее был блюстителем порядка - полицейским или городовым. Фамилия его была Закорюкин, и более о нем ничего не известно. У молодой семьи родилась дочь Агния - или, как звали ее родители, Агнюша. Но семейное счастье Фаины разрушилось в одночасье.

Маленькая Агнюша умерла, а муж по неизвестным причинам покончил с собой - застрелился. Может быть, он не смог перенести смерти дочери. Для Фаины же тогда настала пора вступления на путь того же подвига, которым некогда шла в Петербурге блаженная Ксения. Она стала выражаться непонятно, а все, что ей давали, клала к себе за пазуху.

Как и в случае с блаженной Ксенией, родные сперва сочли поведение Фаины помешательством и направили ее в психиатрическую лечебницу. Но врач-психиатр Илья Исаакович Матовецкий имел с ней продолжительную беседу, после которой засвидетельствовал, что психически она совершенно здорова, просто это «человек особый».

После этого сестра Людмила взяла ее из больницы к себе домой, на улицу 3-ю Петропавловскую, в дом 46. Но и дома Фаинушка вела жизнь подвижническую, странную для других. В кровать она не ложилась никогда, летом спала на дровах в дровяном сарае, а зимой - в доме на полу. От множества надетой одежды она казалась полною. Для усмирения своего тела блаженная носила за спиной ранец, набитый чем-то таким тяжелым, что здоровый мужчина с трудом мог его поднять, а блаженная же практически с ним никогда не расставалась.

Большую часть времени проводила она на паперти Воскресенского собора. Здесь ее часто видели с метелкой в руках, и на вопрос, чем она занимается, она отвечала: «Мышей выметаю». Под «мышами», вероятно, следует понимать демонов, которых отгоняла от храма своими молитвами блаженная.

Воскресенский собор до самого закрытия был для нее настоящим домом. Племянницы, которых она помогала нянчить, вспоминали, что каждый день блаженная приводила их в собор. Она сажала их на лесенке, ведущей на хоры, и говорила: «Сидите здесь!» - а сама уходила молиться на хоры.

Фаинушка обладала даром прозорливости, то есть Господь открывал ей душу человеческую, ее прошлое и будущее, что ей грозит. Однажды она при всех плюнула на одного священника Воскресенского собора, крикнула ему: «Погань!» - и бросила на него длинную грязную веревку. Ее «в шею» вытолкали из храма. Впоследствии этот священник повесился у себя дома, и тогда все поняли значение той «грубой выходки», которой блаженная пыталась остановить священника от страшнейшего смертного греха, заставить его одуматься. Перед разорением и осквернением храма она протирала иконы грязной тряпкой, говоря: «Все равно под гору», «Все равно петухи придут! Петухи запоют!» Под «петухами» она, вероятно, понимала «красных».

Как-то раз Фаинушка долго возила перед магазином кругами по земле дохлую козу. Над ней смеялись, но через некоторое время стало плохо с продуктами и у магазина длинными петлями выстраивались очереди. Тогда ее действия стали понятны.

Клавдия Васильевна, прихожанка Воскресенского собора, рассказывала следующий случай. Когда она была еще маленькой, мама дала ей денег подать Фаинушке. Девочке же очень хотелось мороженого, и она сомневалась, пока шла в храм, купить ли себе на эти деньги мороженое или подать блаженной. Мороженого она нигде не встретила и решила подать Фаине. Но Фаинушка не взяла у нее денег и ласково проговорила: «Купи лучше себе, дочка, мороженое!»

К Фаинушке обращалось много людей: молодые спрашивали о будущей судьбе, о замужествах и женитьбах, солдатки беспокоились об участи сражающихся родных. Но не со всеми блаженная вела себя одинаково: с кем-то могла разговаривать подолгу, а кого-то без слов выставляла за дверь. Но все, кому блаженная что-либо говорила, впоследствии убеждались в верности ее слов. Во время Великой Отечественной войны одной женщине, беспокоившейся о сыне, от которого давно не было известий, она сказала, что он не убит, а только ранен, что впоследствии так и оказалось на самом деле. А своей племяннице, муж которой ушел на войну, она уверенно сказала, что он вернется живой и невредимый, и это действительно вышло так.

Нина Леонидовна, прихожанка Воскресенского собора, вспоминала о своих встречах с Фаинушкой. Первый раз она увидела ее после того, когда, выйдя замуж за военного, приехала в Шую, куда мужа направили служить. В то время в городе уже знали Фаинушку как человека Божия. Поэтому Нина подошла к ней на паперти собора и протянула ей милостыню со словами: «Возьми Христа ради!» Фаинушка пристально на нее посмотрела и промолвила: «Морковь, картошку не копай, капусту не режь!» В скором времени после этого мужа Нины перевели служить в другой город. Они уехали из Шуи и за семь лет переменили семь городов. При такой жизни действительно не приходилось думать о том, чтобы заводить хозяйство или огород.

Во время войны мужа Нины Леонидовны убили, и она удочерила девочку-сироту. Вернувшись на жительство в Шую, она увидела однажды сидящую на паперти собора Фаинушку. Дав приемной дочке денег, она отправила ее к блаженной, научив сказать ей: «Возьми Христа ради!» Девочка сделала, как велела ей мать, но блаженная не взяла у нее денег. Погладив ее по головке, она ответила: «Отдай маме, тебя саму добрые люди кормят!» - и ушла.

Во время войны в Шуе работали окопщики, рывшие за городом противотанковые рвы. Среди них было четверо молодых ребят-москвичей. Фаинушка очень жалела их и всегда старалась чем-нибудь угостить. Ребята тоже привязались к ней и сами очень жалели ее за тот строгий образ жизни, который она вела. Когда они уехали домой, Фаинушка сказала, что теперь и ей пора уходить: она знала, что близится ее кончина. Оставив дом сестры, она переселилась в подвальчик, где жили несколько монахинь закрытого Воскресенско-Федоровского монастыря села Сергеево. Немного пожив с ними, она скончалась 3 июля 1945 года. Перед смертью она утешала своих родных словами: «Не плачьте! Я ведь не умру! Я буду всегда рядом, летать буду!»

Похороны блаженной Фаинушки надолго запомнились жителям Шуи. На погребение собралось множество людей, похоронная процессия напоминала демонстрацию. От самой церкви до кладбища гроб сопровождали два белых голубя, которые потом долго еще сидели на ветвях деревьев над могилой. Погребли блаженную на Троицком кладбище, и до сих пор место ее упокоения почитается верующими Шуи.

Известен также один случай посмертного явления Фаинушки, рассказанный Галиной Юрьевной Осокиной со слов ее матери, Татьяны Георгиевны Егоровой, племянницы блаженной.

Людмила, сестра Фаинушки, оставила дом в наследство своей дочери Татьяне, с которой вместе в этом доме жила. Но другие ее дочери возмутились этим и подали на Татьяну в суд, доказывая свои права на дом. Татьяна очень переживала семейную ссору. Однажды ночью она увидела во сне Фаинушку. В светлой сверкающей одежде она стояла на зеленом лужке рядом с кладбищем и три раза повторила ей: «Скажи - все матери!»

Тогда Татьяна не поняла значения этих слов. Лишь позже она вникла в смысл слов блаженной. Надо было в суде отказаться от своих прав на дом и передать их еще живой матери. Тогда дело прекратилось бы само собой и неприятной семейной распри удалось бы избежать.

Таковы краткие сведения, которые известны о житии шуйской подвижницы блаженной Фаины.

Долгие годы после закрытия собор находился в запустении. Драгоценные вклады шуйского купечества были разграблены, уничтожены святыни и былое церковное благолепие. В помещениях церкви устроили склад, и лики святых с ветшавших росписей год за годом взирали на громоздившиеся друг на друга бочки, ящики и мешки.

После многолетнего запустения в 1990 году Воскресенский собор вновь был передан Русской Православной Церкви. Начались первые богослужения, собиравшие в поруганные стены старинного собора множество горожан.

В 1991 году храм был передан в качестве подворья Свято-Николо-Шартомскому мужскому монастырю Иваново-Вознесенской епархии. Наместник монастыря архимандрит Никон (Фомин) и братия обители за прошедшие годы приложили много усилий для возрождения былой красоты храма. Почти сразу же в храме священнослужителями монастыря стало совершаться ежедневное богослужение: в будние дни начало Божественной Литургии в 8 часов утра, вечернего богослужения - в 16 часов. В воскресные и праздничные дни совершается две Божественные Литургии: ранняя - в 6 утра, поздняя - в 9 часов.

При храме действуют библиотека и воскресная школа. Уже несколько лет в одном из переданных подворью зданий размещается православная средняя школа-интернат для девочек. На сегодняшний день в ней обучаются 50 воспитанниц.

Удалось восстановить кровлю и купола собора, росписи и иконостас. Собор и прилегающая территория были обнесены новой кирпичной оградой с коваными решетками. Несколько позже началось восстановление и знаменитой шуйской колокольни. В 2001 - начале 2002 года в монастырской литейной мастерской был отлит новый большой соборный колокол взамен утраченного в советское время. Он, конечно же, уступает прежнему дореволюционному колоколу - его вес составляет около пяти тонн - но все же теперь в праздничные дни в Шуе, как и прежде, раздается стройный колокольный звон.

Трижды в году совершаются торжественные празднования в честь Шуйско-Смоленской иконы: 2/15 ноября, 28 июля/10 августа и во вторник Светлой седмицы. В эти дни в город из монастыря привозится хранящийся там старинный список чудотворной иконы. Еще один чтимый список чудотворной иконы был написан для Воскресенского собора иконописцем из Палеха диаконом Александром Барановым. Он установлен в киоте перед солеей главного алтаря на северной стороне. Традиционным становится возрожденный крестный ход по исторической части города, совершаемый от Воскресенского собора. Для участия в нем прибывают паломники из разных мест Иваново-Вознесенской епархии.

В 2005 году в мастерских иконописной школы при Московской Духовной Академии была написана первая икона новомучеников Шуи: священномучеников Павла Светозаров и Иоанна Рождественского, мучеников Петра, Авксентия, Сергия, Николая и Анастасии. Память тех, кто в годы гонений отдал свою жизнь за православную веру, благоговейно сохраняется в храме, который мужественно защищали новомученики Шуи. Их молитвами, после долгих лет разрухи и запустения, жизнь старинного собора продолжается и в наше время.